Я прошу у всех прощения: это не газетный текст, это выборки из грустного либретто, на основе которого я снял фильм (режиссер – Сергей Дерябин) о моем маленьком товарище Игоре Сорине, ушедшем от нас в небытие звонким сентябрем прошлого года (звонким – определение не для красного словца; когда Игорь умирал, в столице творился невообразимый праздничный бедлам: открывали новую трассу, громогласно матюгали Кириенко, артисту гуртом носились с площадки на площадку, отмечаясь в юбилейных торжествах по случаю Дня Города… Было много всего – звонкого).

Отар Кушанашвили.

 

ИГОРЬ СОРИН. МАЛЕНЬКАЯ ЛЕГЕНДА ПОКОЛЕНИЯ 

 

Молодые да ранние с энтузиазмом поют о любви; эти  мажорные, бодрые пьесы свидетельствуют: моло­дые да ранние преисполнены бешеной энергетики, она - из уверенности очень простой: вся Жизнь - впереди, она, жизнь, украшена блестками, и в песнях пульсирует цементная убежденность: все у нас получится.

Это что касается большинства. А маленькая двенадцатилетняя де­вочка из Красноярска просит солидный журнал, наполовину посвященный каби­нету министров и оголтелости НАТО: «Напишите, пожалуйста, про Игоря Со­рина. Вы его забыли, это нечестно, это несправедливо! Ведь он, Игорь, пел и для вас тоже». Я встречаю таких дево­чек каждый день. И в Москве, и за пре­делами МКАД. Каждый день. И каждый день они спрашивают: почему Игорь Сорин оставил нac?

Я уже взрослый дяденька для них, с сыплющимся сакраментальным пес­ком, я должен, обязан уметь ответить на самый каверзный вопрос, но они еще не знают, а я знаю: чем дальше, тем больше вопросов без ответов, и возраст здесь совершенно ни при чем.

Ранним утром 1 сентября 1998 года Игорь Сорин выпрыгнул из окна своем однокомнатном квартиры в 12-этажном доме на Люблинской улице Москвы.

Жизнь Игоря Сорина - драма со свойственным всякому русскому наво­роченным сюжетом, включающим в себя элементы трагедии, мелодрамы и бурлеска.

В его жизни, в его линии поведения стеб был соединен с трогательностью редкой, простую мысль он излагал дол­го, посредством такой густой велере­чивости, что путал всех и путался сам.

Он всего лишь желал жить на всю железку, а такое желание – всегда признак крайне усложненного внутреннего мира.

А внутренний мир Игоря Сорина за считанные месяцы стал притчей во язы­цех в царстве шоубизнеса. Шоубизнес не понимает людей, знающих слово «духовность», шоубизнес понимает людей, ценящих слово «деньги».

Сорин, само собой, считался чело­веком из номинации «не от мира сего».

Его коллега Кирилл Андреев в фев­рале 98-го сказал о нем: «Игорь сам не знает, чего хочет. Он уже полгода при­ходит-уходит. Я люблю его как друга, но это самый непостоянный человек в мире. Самый непостоянный!»

Самые непостоянные в мире люди всю жизнь проводят в борьбе против себя, науськивая дух против оболочки - и наоборот. И пишут стихи.

Некоторые песни (очень немно­гие) «Иванушек» сочинены на эти тек­стовки Сорина. Но это - не то.

Это - область популярной песни, а Сорин писал другие стихи, в которых было понятно, что автор остро любо­пытен по отношению к моменту насто­ящему и к космосу; и еще было понят­но, что он, автор, изводит себя вопро­сами не по возрасту.

Газеты пишут про поколение  Х - ­какую-то особую популяцию людей, в которой намешано много здорового и нездорового, рафинированного и сер­мяжного.

Это поколение живет в ситуации, когда империя заrи6ается, когда все разваливается на глазах - и страна, и моральные категории, в ситуации, когда  нет новой идеологии и каждый приду­мывает ее для себя, когда всяк живет в крайнем напряжении, поскольку озабо­чен прозаическим выживанием.

Я так подробен в характеристике момента, потому что все это напрямую связано с гибелью Игорька Сорина. Я не оракул, не могу обосновать свои ощущения, но знаю точно: новое поколение для меня - это Сорин, мо­жет быть. Сорин в первую очередь.

Есть люди-ретрансляторы. Сорин был таким. Он сообщался со средой, изводил себя проклятыми вопросами, а таких вопросов, как известно, море, и -непонятно, на какие нашел ответы Со­рин, но, судя по всему, судя по траги­ческому исходу, на главные не нашел.

Не склеилось.

Под черной липой, на исходе встречи,

Сядь ближе - на таком сыром ветру.

Я на твое молчанье не отвечу

Лишь оттого, что слов не под6еру

Если искать блох в его стихотвор­ных  притязаниях, можно обнаружить, и не одну.

Но я задним числом ищу в них дру­гое: конфликт духа с оболочкой, вслед­ствие этого конфликта Сорин не мог найти себе место в центре хаоса, при­гибающего нас к земле.

Плюс фактор, о котором не устает говорить продюсер «Иванушек», пер­восортный композитор Игорь Матвиен­ко, в свое время имевший жестокую схватку с бесовскими, как он выража­ется, злыми искушениями, растущими из кажущейся такой благодатной почвы шоубизнеса.

Фактор называется просто и страшно – толпа, у которой трудно разглядеть человеческое лицо. Этот фактор очень смущает, а после очень напрягает людей, у которых хрупкая  душевная организация.

Потихоньку, тихой сапой, исподволь  оголтелое обожествление сводит сума.

Я как раз о таком случае.

Сорину все время казалось, что это нехорошо - быть культовым, что публика - глина, и артист несет ответ­ственность за то, что из нее лепит.

И в Сорине, где-то к шестимиллионному исполнению песни «Тучи», со­зрел протест.

Он говорил мне: они не слушают меня, а если и слушают, то - не слышат. Я устал. Матвиенко - ге­ний, ребят я тоже люблю, но я­ другой ..

Для самостоятельной деятельнос­ти мало быть ярким. Для этого, сверх всего, надобна малость - мертвая де­ловая хватка. Сорин был лишен ее на­прочь. А если б не был ее лишен, не был бы Сориным.

Он не был пролетарием, он был сибаритом.

Его, Сорина, НУЖНО было направ­лять.

Направлять было некому, сам Со­рин не позволял.

Потом, летом 98-го, одумался, но было поздно.

Он не мог сконцентрироваться и педантично работать, и для него начался новый ужас (старым я называю его не­желание быть попсовым артистом) - ужас одиночества и отчаяния.

Ему стало казаться, что ничего не выйдет, что он,- зряшный неудачник; в редких частных беседах он посвящал избранных в этот страх.

От отчаяния окружил себя непонятными людьми, потому что понятные были заняты.

Понятные, которые были и есть до­нельзя заняты, время от времени спра­шивали друг друга: «Ну как там Игорек?» Игорек все свое последнее лето провел, пытаясь понять, можно ли бороться с судьбой силой. Нельзя. Сорин догадывался, что нельзя, но не мог же он вернуться в группу, которую покинул с таким тарарамом!

Сорин любил говорить: «Если мне Что-то начинает надоедать, жизнь превращается в пытку».

Все разговоры на тему соло он начинал и завершал одинаково: один не пропаду!

Пропал, однако, - не рассчитал свои силы. Ему казалось, что нужно все­го-то связать свои ажурные грезы с дан­ностью, данность капитулирует, и он, как мечтал, утопит мир в романтике.

Но практик Сорин был никакой.

Алкоголь и наркотики здесь ни при чем, он хотел быть Джимом Моррисо­ном, раскрасить мир в свои цвета, упорно не принимая данность. Разница, ножницы между его идеалами и реаль­ностью, и убила его.

Смерть - это выход в другую реальность, в другую Жизнь, говорил мне Сорин, и я смеялся над ним, обзы­вая его мысли квазифилософией, а  са­мого Сорина – шаманом.

Он хотел быть Ленни Кравитцем, жить широко, дышать полной грудью - и ни от кого не зависеть. А так не бывает.

Сегодня - годовщина со дня гибе­ли Игоря Сорина, и мне его очень не хватает, и когда я думаю о нем, я думаю о том, что главный урок его ухода от нас в простой теореме: мужество и воля нужны не для того, чтобы жить ярко, они нужны для того, чтобы просто жить.

Сорин умел жить ярко, но просто жить не научился, и, не став Большой Легендой Поколения, он остался его, поколения, маленькой легендой.

Игорек Сорин - наша звездочка, свет ее не горячий, но ровный, это наш пароль, наши слезы, наша тоска по иде­алам, и мы никому его не отдадим.

 

Жестокий туман.

19 августа в клубе «Кино» для прессы, для близких и друзей был устроен показ фильма о Сорине, снятого в рамках программы «Обоз» (продюсер – Е.Демидова, автор – О.Кушанашвили, режиссер – С.Дерябин). Для всех он будет показан каналом «ТВ6-Тосква» 4 сентября.

Такого Сорина знали немногие. Особенно запоминается сцена, где Игорь играет «одну известную мелодию» на каком-то совершенно непонятном музыкальном инструменте, напоминающем дымковскую игрушку корову. Потом, правда, никто мне так и не смог сказать, что это за мелодия, мне она напомнила мотивы из норштейновского «Ежика в тумане». Если это так… Мы спим по четыре часа в сутки, говорит, сыграв, Сорин, мы все время в полете, а рейсы откладываются из-за тумана, и мы по пять-шесть часов сидим в аэропортах. Я ненавижу туман, говорит он (не кавычу, боюсь, что недословно воспроизвожу, но очень близко», но не надо плакать. При этом в глазах – слезы.

Да, это другой Сорин. «Я не дока по части документалки, - сказал после Кушанашвили. – Мне хотелось рассказать ту правду, которую знаю лично (последнее лето в жизни Игоря мы встречались через день), мне хотелось признаться ему в братской любви, мне хотелось, чтобы он  почувствовал, что мне его не хватает. Что его продолжают любить миллионы людей… Мы его потеряли, и мы должны знать о нем все».

М.Д.

Источник:  «Собеседник», сентябрь 1999.