ГЛАВА VI.
СВОБОДА
И МЕЧТЫ
Ура!
Свобода! Игорь так ждал её, боролся за неё и, наконец, она наступила. Он вновь
обрёл свой дом. Рядом были мы и Саша. Несколько дней он был радостным и счастливым. Ну, а потом началось
совсем другое. После такой сумасшедшей, суматошной жизни наступила тишина. Всё
как будто остановилось. Игорь стал ощущать пустоту: не было телефонных звонков,
привычных лиц рядом, его никто никуда не приглашал, и никто ничего не
предлагал. Его новый друг Леонид, бизнесмен из Америки, обещавший вложить в
него деньги и увезти за океан писать «сольник», просто исчез. Игорь всеми
своими клеточками ощутил вакуум. Он вдруг стал никому ненужным, и это пугало и
убивало его. Он впал в депрессию. Я видела его лежащим целыми днями на диване
в полутёмной комнате, тупо уставившегося в телевизор. Он просто угасал. Никаких
желаний, никаких эмоций.
Одиночество
Одиноко. Ох,
как одиноко!
Гаснет вечер, и
ветер затих.
Мне остались
лишь грусть и надежда,
И угрюмым
выходит мой стих.
Все ушли,
отвернулись, отстали,
Даже сумрак
уснул в блеске луж.
Не дышите! - я
вас умоляю.
Мне не нужно
тепла ваших душ.
Не хочу, не
могу, не желаю...
Я уйду, не
смотрите мне вслед.
Я игрок, но я
честно играю,
Мне темно, но я
вижу свой свет.
Мне б тепла, но
огонь задувают.
Мне б в костер
фразы прожитых лет,
Но лишь пепел,
как лист, опадает
С недокуренных
мной сигарет...
Одиноко. Ох,
как одиноко
И уныло, но
кажется мне, -
Не один я
сейчас задыхаюсь
В этой грязью
залитой стране.
Мне было страшно и больно за него. Я знала,
что из этого столбняка его может вывести только работа и старые друзья. И я
стала им звонить: «Ноночка, приди! Антошка, с Игорем плохо, заскочи! Саша,
Эдик, Миша, помогите мне вытащить его». Дай бог им счастья и здоровья, - они
откликнулись. Дом Игоря вновь наполнился шумом, смехом, музыкой. Он потихоньку
восстанавливался, глаза вновь заблестели, голова наполнилась новыми идеями:
надо создавать свою студию, свою творческую мастерскую. А уж если он что-либо
замышлял, то отдавался идее полностью, начинал гореть, зажигая других.
Из воспоминании Василия
Смирнова, друга детства, художника:
Я всю свою жизнь удивлялся Игорю. У него была «лёгкая рука».
Он фантастически влиял на людей. Когда он обратился ко мне с просьбой помочь
снять приличное помещение под студию, то я стал объяснять ему, что это
чрезвычайно трудный и длительный процесс. Но, тем не менее, я тут же взялся за
дело, обзвонил своих друзей и уже на следующий день по их рекомендации мы с
Игорем поехали смотреть первый вариант помещения.
И
каково же было моё удивление, когда мы увидели две прекрасные, большие комнаты
на антресольном этаже знаменитого «Дома России», что стоит в центре города, на
Чистопрудном бульваре. Этот элитный дом уникален тем, что был построен ещё в
начале ХХ века на деньги московских промышленников и купцов. Дом был рассчитан
для приёмов и проведения деловых встреч, а также сдачи апартаментов в наём для
приезжавших со всей России в Москву для деловых сделок промышленников и купцов.
А в тридцатые годы весь антресольный этаж этого дома был отдан именитым
московским художникам под мастерские. В восьмидесятые годы здесь собиралась
московская богема: барды, поэты, художники.
Та
мастерская, в которую мы пришли с Игорем, была большой и светлой. Освещение
совсем необычное: четыре окна по центру в нижнем ярусе, и шесть небольших типа
иллюминаторов во втором ярусе, ближе к потолку. Комната была полукруглой, так
что в этих окнах были видны и закат и восход, и если светило солнце, то оно
освещало комнату целый день, создавая прекрасное настроение. Игорьку это
безумно понравилось. В этой мастерской были ещё две «фишки»: во-первых,
лестница, ведущая в круглую башню и сама башня с красивыми небольшими окнами по
кругу. Из башни можно было выйти на крышу, и перед тобой открывалась чудесная
панорама старой Москвы. Днём на крыше можно было загорать, ночью любоваться
звёздами и многочисленными огнями Москвы. Второй «фишкой» был большой
действующий камин. Что и говорить, место для студии удивительное.
Так
не бывает, - подумал я, - с первого раза и в точку. А Игорь уже во всю
торговался с владельцем мастерской. И ему всё-таки удалось её снять на
длительный срок на довольно приемлемых условиях. Мастерская была сильно
захламлена и запущена. Жизни в ней не было лет десять, по крайней мере. Она
представляла собой свалку. Но это не пугало Игоря: он уже видел свой
салон-ретро и вновь начал всё с нуля.
Я дала ему в
помощь двух знакомых мастеров и работа закипела. Три месяца тяжёлого
физического труда. Тонны цемента, шпаклёвки, краски, побелки, сантехники,
электрики - и всё засверкало и преобразилось, так, как он хотел. Меня с Сашей
он не допускал к работе, готовил нам сюрприз, хотя я неоднократно его просила:
«Покажи нам своё творение. Я хочу видеть, как ты живёшь».- «Мама, скоро! Мама,
терпение!»
И вот,
наконец, Игорь назначил день приёма, место и время, где он нас встретит. Я
назвала его РОДИТЕЛЬСКИМ ДНЕМ, и он, наконец, наступил. Мы нагрузились
продуктами, всё домашнее, всё сделанное своими руками от пирожков до салатов.
Стоим, ждём в сквере, у памятника Кириллу и Мефодию, что у метро Китай-город.
Проходят полчаса. Игоря нет. Я начинаю волноваться: вдруг забыл, вдруг что-то с
машиной. И тут видим колонну велосипедистов: да, ведь сегодня второе мая - день
традиционного велопробега вокруг Кремля, а это значит, что весь центр города
перекрыт, и Игорь до нас добраться сможет, в лучшем случае, через час. Так оно
и вышло: час мы топтались около Кирилла и Мефодия, жуя свои пирожки. И вот,
наконец, за последним велосипедистом показался белоснежный «ЖУК» Игоря, мы с
радостью вползли в машину, плюхнулись на заднее сиденье, и машина с музыкой
сорвалась с места. РОДИТЕЛЬСКИЙ ДЕНЬ НАЧАЛСЯ.
Мы знали, что
нас ждёт сюрприз, но все равно даже и не предполагали, что это будет так
«круто». Вскоре мы въехали во двор очень красивого дома со старинными чугунными
воротами и охраной. Поднялись на лифте на последний этаж, затем по лестнице ещё
выше, прошли тёмным коридором, наконец, Игорь открыл какую-то дверь, и мы вдруг
оказались в огромной комнате, залитой солнцем. Мы ахнули - было чисто и уютно.
Белые стены, синий пол, большая картина из серии соцреализма, такая радостная,
яркая в контрастных сине- жёлтых тонах, огромная икона, величиной с дверь, в
стенах ниши с полками книг и пластинок, старинный патефон, диковинная керамика,
музыкальные инструменты всех времён и народов, большая циновка с там-тамами
разной величины. У камина огромный старинный кожаный английский диван и чайный
столик с самоваром. Всё находилось на своих местах, раз и навсегда отведённых
Игорем. Нам казалось, что мы попали в музей, так как каждую вещь надо было
рассматривать, начиная с картины, необычной керамики, кончая чёрной Венерой,
которая выделялась, в нише на белой стене, так прикольно её выкрасила Саша.
Игорь растопил камин, и мы просидели у него
допоздна. Я знала, что мой сын многое может, но чтобы за два с половиной месяца
провести колоссальный ремонт и из захламлённого помещения сделать со вкусом
обставленный салон-ретро, я такого даже не предполагала. Это было под силу
«гиганту». А Игорь и бьш им. Он совершил ещё один подвиг. Его мастерская стала
прекрасным местом общения для художников, музыкантов, поэтов. Вася Смирнов
как-то мне сказал: «Время, проведённое в этой мастерской, сейчас мне кажется
самым волшебным временем в моей жизни».
Мастерская
быстро обрастала необходимой аппаратурой. Игорь никак не хотел записываться в
профессиональной студии, ему всё хотелось делать здесь, у себя дома, в своей
мастерской. С ним работал Костя Смирнов, клавишник и компьютерщик из группы
«Моральный кодекс». Вместе они сделали «Льдины» И некоторые пробные мелодии к
стихам Игоря. В этот период работы над альбомом Игорь стал каким-то серьёзным,
весь его необузданный юмор куда-то исчез. Он вновь впал в задумчивость, как
будто он что-то искал и не находил, возможно, сказывалась физическая усталость,
да ещё мучили сомнения, а то ли он делает вообще.
Не закончив
два музыкальных трека для своего альбома, Игорь вдруг заявил, что должен ехать
отдохнуть на Утришь. Готовился к этой поездке он очень тщательно: купил
палатку, спальник, продукты и так набил рюкзак, что он был почти с него ростом.
Когда все было готово, Влад отвёз Игоря в аэропорт Быково, посадил в самолёт,
летевший в Анапу. Игорь отправился на Утришь один, смутно представляя себе, как
он доберётся туда. Дикая природа звала его, там он надеялся обрести покой и
найти ответы на те вопросы, которые мучили его. Он хотел набраться здоровья и
энергии перед новым витком в своей жизни.
Я не знаю,
как он туда добрался, но добрался и поселился в горах у водопада и прожил там
почти две недели в одиночестве. Только, когда у него кончались припасы, он
уходил к кострам отдыхающих, читал им свои стихи, играл на маленьком там-таме,
его узнавали и угощали всем, что было.
У моря
Остывшие волны
набухшее
солнце пинают,
Багровые чайки
кричат, по
волнам семеня ...
И я вспоминаю,
ладони в
огонь окуная,
И я вспоминаю,
что кто-то не
вспомнил меня·
Но был ли я тот,
за кого
выдает меня слово,
А был ли я тем,
за кого
выдает меня взгляд,
И если моя обнажится,
как берег,
основа,
Не грянет ли ложью
фальшивый
насквозь звукоряд.
Я каюсь опять
и, похоже, не
каюсь для вида,
Вздымается сердце,
как свежий
волдырь от огня.
Простите же за
нанесенные
мною обиды,
Забыть не забудьте,
и тихо
простите меня.
Сомненье души,
опьяненной
размахом пространства,
Где трудно достичь
обозначенных
кем-то вершин,
Порою, как ярость,
сует головою
в шаманство,
Где блекнут глаза
и надежда и
ясность души.
И все оскверняя
мертвящим,
придушенным лаем,
Обиды, как четки,
на сальном
шнурке теребя,
Я, словно младенца,
обиды свои
пеленаю,
Забыв ненароком,
что я
ослепляю себя.
Распались медузы
в обмылках
какого-то хлама,
Стегает о камень волну
неуемный
прибой,
И, словно насмешкой
над крохотной
жизненной драмой,
Очерченный солнцем
встает
горизонт голубой.
Игорь Сорин
Буквально
через неделю после отъезда Игоря на Утришь, туда же выехал и Вася Смирнов. Он
довольно долго искал одинокую стоянку Игоря, пока случайно не наткнулся на него
самого. Вася поселился в его палатке. Теперь они жили вместе, но как бы врозь.
Игорь находился в каком-то отрешённом состоянии. Он или куда-то уходил на весь
день, либо подолгу сидел молча
на одном месте.
Однажды ночью
Игорь пришёл в возбуждённом состоянии, радостный, как будто проснувшийся после
долгой спячки. «Я, наконец, нашёл то, что искал. Мне больше нечего здесь
делать. Завтра я уезжаю в Москву», - выпалил он. И, действительно, на следующий
день уехал.
Игорь
вернулся в Москву похудевшим, но загоревшим и окрепшим, с сияющими глазами. Я
порадовалась за него - наверное опять что-то задумал. В это время Саша, решив
доказать Игорю, что она тоже не лишена творчества и что-то может сделать
самостоятельно, начала ремонт его квартиры в Текстильщиках. После «чёрной» Венеры
в ней проснулся художник. В доме появились журналы по интерьеру, и она с Игорем
выбирала, каким цветом красить окна, стены, плинтуса. Игорь одобрительно
отнёсся к Сашиной затее, но к ремонту допущен на этот раз не был. Саша решила
всё делать самостоятельно, как и он. Она взрослела. Игорёк же вновь поселился в
своей мастерской. Там работал, встречался с людьми, жил в поисках своей ниши в
искусстве и не находил её. Искал спонсоров, обращался к известным продюсерам.
Но все они от него ждали продолжения «Иванушею», простоты, лёгкости, одним
словом, «попсы». Но Игорь хотел идти дальше, работать для более серьёзного
слушателя, ведь его почитателям было по 17-20 лет, а ему хотелось, чтобы они
росли вместе с ним.
За последнее время я понял, что голос, мимика, пластика даны мне
не для того, чтобы заниматься фигней. Я хочу объединить в своем проекте музыку
и театр. Возможно, это будет мюзикл.
Да, хочу создать новый музыкальный театр. Для России это
абсолютно новая эстетика, но если Польша смогла создать мировой мюзикл, то
почему Россия не сможет? Россия, в которой так много дарований…
Своим творчеством я собираюсь вернуть в песни русский язык и
претендовать на новый музыкальный стиль.
Мой наркотик – это музыка. Музыка, которая меня уносит. Это цель
моей жизни. Я ничего не умею другого делать: я пел и буду петь, чего бы мне это
не стоило. Это мой идеал, мой крест и я умру, наверное…
И я хотел бы умереть на сцене, если честно…
Сорин
В своей
музыке он стремился идти от природы, поэтому собирал звуки такие, как пение
птиц, плеск волны, шум дождя. А в стихах одухотворял природу и жил её образами.
Игорь хотел вернуться к тому, что у него было уже задолго до «Иванушек», К
своим первым мелодиям написанным ещё в Гнесинке. Эталоном для него стала
мелодия «Шум дождя», где звучала живая музыка, был голос и стихи.
Шум ДОЖДЯ
Шум дождя в ночи
Колыбельная тьмы,
Усни, усни ...
Но тайны раскроет ночь,
Для тех, кто не спит,
И не для воинов дня,
А для тех, кто поет в ночи.
Я - воин тьмы и грез,
Мечтаний и слез,
Я сон днем.
В нем плод фантазий растет,
Но только ночью цветет,
О, как прекрасен он!
Кто распахнул окно,
Кто стаю снов спугнул,
Зашумел в траве, как летний ветер?
Кто распахнул окно,
Кто утренним дождем
Зашумел в траве, тебя заметив?
Кто звук волшебных нот
Прикосновеньем разбудил –
Круги по воде пустил
Задумчивых рыб спугнул
Ночную прохладу, смыл.
Солнца луч -
Я иду поджигать эту ночь
Все сгорит, все сгорит, все сгорит –
Свет прогонит тьму,
Но не меня, ведь я…
Это я распахнул окно,
Я стаю снов спугнул,
Зашумел в траве, как летний ветер.
Это я распахнул окно,
Я утренним дождем
Зашумел в траве, тебя заметив.
Это я…
И.Сорин.
Да, он мечтал
не о штампованном модном, а о нетрадиционном звучании музыки, в исполнении, где
чистый и нежный голос сливался бы в единую гармонию с мелодией и трогал души
людей, уносил бы их в бесконечность. Эту мечту он частично выразил в
незаконченной мелодии «Льдины», которая вошла в диск «Памяти».
Так рождается любовь
Две растаявшие льдины утонули в океане
Между северным сиянием
и Полярною
звездой.
Только птицы-пилигримы,
добродушные
дельфины
И медузы, и медузы, и медузы под водой.
Две звезды столкнулись в небе и потом,
Упав на землю, без сознания лежали, -
Так рождается любовь.
Знают птицы-пилигримы,
добродушные
дельфины
И медузы, и медузы, и медузы под водой.
Угадай мое желанье, а горячее дыханье
лед растопит
в океане
А Полярною звездой пусть играют пилигримы,
добродушные дельфины
И медузы, и медузы, и медузы под водой.
Широко раскрытые глаза достают
ресницами до
неба,
Моих слов моргающая небыль –
широко раскрытые глаза.
Игорь Сорин.
А ещё он
мечтал применить в своей музыке те музыкальные инструменты, которые были у него
в коллекции: «Мама, это всё должно работать, надо идти от простого первобытного
звучания, от там-тама и варгана до симфонии».
Свой проект
он задумал как театрализованную шоу-сказку, где герой в поисках счастья
попадает в разные страны, в разные культуры: от народов Севера, где звучит
варган, до Африки, где играют на там-тамах, далее в Индию и Китай с их
струнными звучаниями. Всё это действо задумывалось с красивыми декорациями,
танцами и дивным голосом главного героя. Проект был грандиозным и требовал
больших вложений, их-то и искал Игорь. А исполнители у него были - это его курс
талантливых ребят, которые умели делать всё, но были разбросаны по разным
театрам, это и художники, среди которых он жил, и музыканты, с которыми он
каждый день общался. Игорь горел идеей и зажигал всех вокруг себя. Он вновь был
ФАКЕЛОМ, как его прозвали в Варшаве и в «Иванушках».
Из воспоминаний Эдуарда
Радзюкевича:
Мы
собрались у Дерова, Игорь обещал нам, что будет к 4 часам, а приехал к 8 часам,
как всегда опоздав. Он вошел весь сияющий. Мы набросились на него:
-
Ну что же ты, мы тебя ждать устали.
-
Ребятушки, смотрите, что я вам принес.
И
открыл коробку с пирожными в форме сердечек. Игорь раздал нам по «сердцу», а
потом стал делится своими планами.
-
Эдичка, давай с тобой придумаем к моим песням, какой-нибудь танцевальный ряд, с
этаким андеграундом.
Я
ему и говорю:
-
Ну давай соберемся и будем писать.
Это
было в июне. Потом Игорь вдруг сказал:
-
Мы будем делать большой проект, потребуются все.
Он
вселял в нас большую надежду. А в июле мы встретились в «Парижской жизни». Он
сказал:
-
Ребята, все нормально. Мы приступим к работе в ближайшее время.
Меня
поразила тогда его уверенность и деловитость.
Он обращался
ко многим продюсерам и спонсорам: «Займитесь мною, вложите в меня деньги и
проснётесь миллионерами. Я сумею стать суперзвездой». Но они отфутболивали его,
ждали привычной попсы и сиюминутной выгоды, либо предлагали кабальные условия,
на что Игорь не соглашался.
Почему всё так случилось вдруг?
Почему всё так случилось вдруг?
Внезапно грянул гром и листья пали.
Цветок небесной красоты ушёл
В тот мир печали.
Печали тяжкой, радости гремучей
Коротких дней, продлившихся немало лет.
Цветок ушёл, но мир остался,
Остались раны тяжкой горести
И Вы ...
И прежних дум не выбросить из головы.
Игорь Сорин
В июле 1998
г. судьба вплотную свела его с Михаилом Масловым, начинающим продюсером
компании «Космос Продакшен», занимающейся актуальной электронной музыкой.
Из воспоминаний Михаила
Маслова:
Игорь
обратился ко мне с просьбой поставить на его песни модный звук. У него тогда не
было музыкантов-единомышленников, способных это осуществить. Игорь говорил мне,
что у него есть огромная молодёжная аудитория, которая верит в него, и что ему
надоело петь всякую туфту, а он хочет выразить что-то настоящее, серьёзное,
большое.
Игорь
увлекался этнической музыкой. у него было много всяких инструментов, и он
неплохо играл на них. Поэтому он хотел делать электронную музыку со
всевозможными этническими вкраплениями и приблизить её к природной.
В
июле мы поплыли с ним по Волге на теплоходе, была организована этакая большая
поэтическая тусовка, посвящённая 200-летию со дня рождения А. С. Пушкина. Игорь
блистал. Он читал наизусть «Графа Нулина» и многое другое, да ещё с таким
артистизмом. С его необузданным темпераментом, он мог бы сыграть отлично роль
Пушкина. Кажется, кто-то из режиссёров даже предложил ему это сделать. Тогда
там, на Волге, мы только присматривались друг к другу.
Игорь
вернулся с Волги окрыленный, полный сил и новых планов: «Мама, теперь я знаю,
где надо жить на Волге, там я буду строить свой дом». Слава Богу, - подумала
я,- теперь у него хоть появились мысли о создании своего очага.
Лето 1998
года было очень жарким в Москве. По утрам из свой мастерской Игорь выходил
загорать на крышу, а днём продолжал работать с Костей клавишником-музыкантом из
группы «Моральный кодекс» и осваивал компьютер, а вечером часто уезжал с Сашей
на Поклонную гору кататься на роликах. Причём он никогда не учился на них
кататься специально, просто купил сразу скоростные, встал и поехал. Игорь
прекрасно владел своим телом и упал только один раз, но как следует, и потом
целую неделю ходил в синяках.
Приближалось
второе августа - день рождения отца. Этот день мы хотели отметить всей семьёй в
Пионерском лагере, где летом работал Владимир Семёнович. Планировали эдаким
сюрпризом прикатить к нему на белом «жуке» с открытым верхом, со всякой
вкуснятиной и с подарками. 2 августа я наготовила всего и, упаковав кастрюли и
банки, сижу и жду, когда же, наконец, приедет за мной Игорь, и мы все вместе
рванем к отцу на юбилей, представляя, как он обрадуется нам, как «встанет на
уши» весь лагерь, увидев Игоря. Уже подходило назначенное время, а Игоря все не
было. Я начинаю метаться. Где он? Что с машиной? И тут раздался телефонный
звонок. Я беру трубку - это Игорь. «Ну, наконец-то!», и начинаю его ругать.
- Почему ты
так опаздываешь, нам ехать давно пора!
А он мне в
ответ:
- Мама, не ругайся, я даже не в Москве, я в
Одессе и через час отплываю в круиз по Средиземному морю: Италия, Греция,
Турция, - это так здорово!
- Игорь, ты с
ума сошёл, а как же мои кастрюли, как я доберусь до лагеря?
- Бери такси
и поезжай. Поздравь отца, а подарок ему я из Италии привезу. Целую, до
свидания!
В трубке
раздаются гудки. Я медленно сползаю на пол и плачу рядом со своими кастрюлями.
Да, это мой Игорь, который мог и огорчить, и обрадовать одновременно.
В этот круиз
Игорь поехал по приглашению Михаила Маслова, с которым уже успел подружиться и
даже с ним собирался работать. Публика на теплоходе была разношёрстной, в
основном «новые русские», бизнесмены, банковские работники, да группа актёров и
музыкантов, которая обеспечивала им культурную программу. Здесь были Сергей
Мазаев, с которым дружил Игорь, вся группа «Моральный кодекс», Богдан Титомир в
своем окружении, Тимур Ланской клубный промоутер, открывший в Москве первый
техноклуб «Пентхауз», который готовился тогда к великому техно- перфомансу в
канун 2000 года.
Игорь хотел
присмотреться к этим людям и поделиться с ними своими планами и идеями. В
круизе он прослушал всё, что выпускал тогда продюсерский центр М. Маслова
«Космос Продакшн». И остановился на группе ДСМ. ЭТИ ребята, Дима Шалаев, Пётр
Миков и Антон Гарсиа и Михаил Мерзликин, тогда выпустили довольно жёсткий
некоммерческий индастриал-альбом и занимались экспериментами в стиле
дром-н-басс. Всё это сильно отличалось от той попсы, от которой так хотел
бежать Игорь. Именно на теплоходе он и попросил Михаила Маслова о помощи. Игорь
надеялся с помощью музыкантов из группы сделать интеллектуальную электронную
музыку к своим философским стихам, приблизить её к природной со всевозможными
этническими вкраплениями.
Из воспоминаний Тимура
Ланского:
В
этом круизе мы сблизились с Игорьком и подолгу разговаривали с ним. Мне
хотелось сделать мощное культовое шоу, техно-оперу. Сначала думали о «Мастере и
Маргарите», но там возникли проблемы с наследниками. Есть некий господин
Шиловский - неродной внук Булгакова. Его юристы утверждают, что только после
2017 года можно будет экранизировать или ставить мюзиклы, создавать какие-то
перфомансы с названием «Мастер и Маргарита», а всё, что сделано по сей день,
считается незаконным.
Была
ещё идея - Игорь хотел сыграть Пушкина. И мы задумали сделать некий перфоманс с
его участием, на открытой площадке. У Игоря были удивительные актёрские данные.
Была ещё одна идея: сделать огромное шоу о техно-культуре, о техно-поколении.
Сняли же о рок-культуре культовый фильм «Асса». Нечто подобное хотелось
соорудить и нам. Даже без особого упора на слово «техно». Просто универсальное
шоу о 90-х годах с мощными декорациями, свежей электронной музыкой. Такой
постановкой можно было достойно встретить 2000 год. И показывать затем и в
маленьких камерных театрах, и под открытым небом на гигантских стадионах. А
также снять на видео. Игорь был бы в том шоу одним из культовых персонажей
(типа Африки - Бугаева в «Ассе»). Я ещё раз повторюсь: У Игоря были
удивительные актёрские способности. Он был и трагиком, и комиком.
Помню,
на нашем теплоходе должен был выступать Титомир со своей программой: у него
было два больших отделения, а между ними пауза, чтобы Богдан мог переодеться и
передохнуть. Эту паузу надо было чем-то заполнить. Игорь вызвался помочь. Все
решили: «Ну вот сейчас под фанеру что-нибудь изобразит из Иванушек». А он взял
микрофон и без всякого музыкального сопровождения, одним голосом
сымпровизировал из «Порг И Бесс» Гершвина, да так, что концерт Титомира был
убран напрочь, - одесские банкиры и прочие толстосумы, что там были, минут
десять приходили в себя. Одним только голосом Игорь высказал такое!!!
На
теплоходе в этом круизе Игорь был абсолютно счастлив. Стихия моря захватила его
всего. Он любил вставать на самый нос корабля, прямо как Ди Каприо, раскинув
руки навстречу ветру. Только один, без девушки, это было красиво. Игорь не
боялся высоты. А когда мы были в Греции, и нас привезли на торфяное озеро в
скалах, он тут же полез прыгать с самой высокой скалы, наверное, метров с
десяти. Да, он был абсолютно бесстрашен.
Две недели
круиза пролетели мгновенно. Игорь привёз много красивых народных инструментов
из Турции, Италии, Греции, все это он отправил в Москву, а сам на несколько
дней остался в Одессе. Он знал, что где-то под Одессой должна отдыхать Саша с
Ноной. С Сашей он разминулся перед самым отплытием в круиз, всего на два часа и
теперь обязательно хотел её найти в Одессе
Из воспоминаний Нонны
Гришаевой:
В
августе 1998 года я отдыхала на турбазе под Одессой.
Погода
стояла блестящая, всё как будто бы было хорошо, но немного скучновато. И вот
однажды раздаётся стук в дверь. Я открываю и вижу Сашу с розовым слоном в руках
(это для моей маленькой дочери): «Привет, это меня Игорь прислал». Я так
обрадовалась этому родному милому лицу и бросилась её целовать. Пробыли мы с
ней на Каролине-Бугазе две недели, и всё это время Саша звонила в Москву,
хотела вытянуть Игоря к нам на отдых и всё никак не могла его найти. Она и не
знала, что в день её приезда Игорь тоже был в Одессе, заходил к моей сестре,
искал Сашу повсюду, чтобы взять её в круиз с собой, но, к сожалению, они
разминулись всего на два часа, и Саша приехала ко мне на Каролину-Бугаз.
Мы
с ней прекрасно отдохнули там, на Чёрном море, в тиши, к сожалению, две недели
пролетели быстро, мой отпуск заканчивался , и мы должны были вернуться в
Одессу, тем более так совпало, что у моей сестры намечалась свадьба, и я должна
была быть на ней. Я привезла Сашу к себе домой, пожелала ей, чтобы она не
скучала без меня, пообещав звонить ей со свадьбы.
В
самый разгар свадьбы я звоню ей и слышу взволнованный голос: «Нона, Нона,
приезжай скорей, Игорь в Одессе, он только что вернулся из круиза и звонил с
Морвокзала». Я беру машину и, как сумасшедшая, лечу домой. Вхожу в подъезд
своего дома, на лестнице уже темно. И вдруг вижу, что сверху кто-то быстро
спускается. Ну, думаю, сейчас либо сумку отнимет, либо ударит чем-нибудь. Спешу
достать ключ и открыть свою дверь, и тут слышу, парень вежливо спрашивает:
-
А вы не знаете, где четырнадцатая квартира? Я поворачиваюсь и вижу знакомый
образ.
-
Гоша, это ты что ли?
-
Я.
Оказывается,
он забыл мою квартиру и ищет её по этажам. Мы бросились в объятья друг друга,
открыли двери и шумно ввалились в прихожую прямо на удивлённую Сашу. Ну никак
она не ожидала увидеть нас вместе. Провели мы в Одессе три незабываемых
потрясающих дня. Я познакомила Игоря со своими друзьями, тоже актёрами. Ох, мы
и тусовались, вся Одесса на ушах стояла. Игоря узнавали везде, все двери были
перед нами открыты. Мы бродили по городу до утра. Игорь посвятил нас в свои
планы, много шутил, читал свои стихи.
Завтрашнее
Когда весна потоками текла,
Когда сирень душистая цвела,
И пух летел, и пели голоса, -
В глазах твоих закончилась гроза.
Когда весна особенно честна,
Когда стеной обрушится она
И в небе закружится белым пухом,
В глазах твоих закончится война.
Когда весна особенно тепла,
Зароем в землю все свои дела,
И я увижу, зажигая спички,
В глазах твоих закончилась зима.
Это любовь, мой маленький друг
Тук-тук - сердца стук.
Кто там стучится, враг или друг?
Тик-так, что-то не так,
Свежая ветка ломается вдруг.
Кап-кап, что же ты так?
Это бывает, это пустяк.
Тук-тук - сердца стук,
Это любовь, мой маленький друг.
Кап-кап, зонтики шляп ...
Вам одиноко? Это пустяк.
Тук-тук – сердца стук,
Выпустил стрелы серебряный лук.
Тик-так, что-то не так,
Это бывает, это пустяк.
Тук-тук - сердца стук,
Это любовь, мой маленький друг.
Тик-так, что-то не так,
В небо уносятся зонтики шляп.
Тук-тук - сердца стук,
Ты понимаешь, с чего это вдруг?
Кап-кап, что же ты так?
Это бывает, это пустяк.
Тук-тук - сердца стук,
Это любовь, мой маленький друг.
Моя любовь
К мужчине путь лежит через желудок,
А к женщине лежит через майдан.
Где был? С кем пил? Куда ты и откуда?
В прихожей, как обычно, чемодан.
Молилась ли ты на ночь, Дездемона?
Какого черта фикус полила:
Погиб тайник и вся моя надежда,
И вера, и любовь, и все дела.
Твоя любовь - тупой кухонный ножик,
Моя любовь - глухой водопровод.
И наша страсть от пункта А, быть может,
До пункта Б когда-то доведет.
Вся жизнь твоя похожа на будильник,
Моя - на придорожную траву,
И в трех шагах летает приведенье,
Любовью нашей я его зову.
Поезд убегал и, пуская дым,
Я себе шептал: "Станция Надым".
Уренгой, изгой, я почти погиб,
Но бумажный лист мне к щеке прилип.
И сорвался я соколом к тебе,
Ты у пункта А, я у пункта Б.
По прямой лечу, даже не сверну,
Разве что в четверг в баню загляну.
Припев: Пенье птиц в садах, запах папирос,
Я принес тебе два букета роз.
Ты смеялась вся, мусор вынося,
А я плакал весь, утирая нос.
Солнечный посев
Вот и зима, а за нею весна тает.
Видишь, над городом птичья летит стая.
Красная вишня у дома цветет садом,
Сядем с тобой напротив окна рядом.
Хочешь уйти? Я тебя не держу взглядом.
Было вчера, а сегодня прошло - надо.
Можешь забыть то, что я говорил - небыль
Открой широко глаза и достанешь ресницами неба.
Солнце рвется в окно, а мы, как мороженое, таем,
А я смотрю на тебя и смеюсь, за тобой наблюдая.
В небе летит высоко-высоко птичья стая.
Солнце в окне, а мы, как мороженое, таем.
Чукча в Бразилии
В
солнечной Бразилии, где-то в декабре,
Отдыхают чукчи,
сидя на горе,
Пьют коктели
лунные, лежа на боку,
И под солнцем
плавятся в собственном соку
Припев: Дай
мне, трубочка, затяжку,
Я слеплю тебе
коняшку белых облаков.
Дай мне, дай
мне Север Крайний
И сияние
снегов.
В солнечной
Бразилии, лежа на пляжу,
Не замерзнет
чукча, ясно и ежу,
Не утонет в
озере, в океане – да,
Только не купается
чукча никогда.
В солнечной
Бразилии, в розе островов,
Убивают чукчи
южных комаров,
И чихает инеем
добрая душа,
Грея в
холодильнике белых медвежат.
В солнечной
Бразилии было хорошо,
Но на Крайнем
Севере чукча рай нашел.
Он вдыхает
трубкой розовый рассвет,
Северным
сиянием ослепляет снег.
Я так порадовалась за его состояние. Это был прежний Игорь,
каким я его видела три года назад, ещё до «Иванушек», в Гнесинке. Он был
полностью НАШИМ ИГОРЕМ. Нам было так хорошо, что я думала: «Так не бывает». Я даже
боялась, как бы чего не случилось.
Перед
отъездом из Одессы я захотела прочитать ему свои стихи - плод моих мучений и
бессонных ночей. Я так хотела, чтобы он «зацепил» их:
И
перед морем, заплакав от счастья,
Упав
на колени, зароюсь в песок ...
И
он, не задумываясь, просто, влёгкую, продолжил ещё несколько строф. Я подумала:
«Господи, Гоша, ты чудо! Я мучилась, а ты сразу выдал». Да, воистину, если
человек талантлив от Бога, он талантлив во всем. Если бы мне сказали тогда, что
через две недели я его не увижу, я бы плюнула тому в лицо, насколько тогда в
Одессе он был переполнен жизненной энергией и своими творческими планами.
Последние дни
Игорёк
вернулся из Одессы вместе с Сашей. Их отношения вспыхнули с новой силой. Он
восторгался ею. Она стала хозяйкой. Квартира сияла после ремонта. Они покупали
бытовую технику. В доме появилась куча журналов по интерьеру, планировалась
белая мебель и ещё всякая интересная всячина. Игорь поселился дома. Он был весь
каким-то обновлённым, счастливым и даже прибавил в весе. Свой имидж он также
сменил: из широких брюк и маек неожиданно влез в классику. Строгие брюки, узкие
рубашки, появились пиджаки и галстуки. Весь этот солидный гардероб был куплен в
Италии. Он никого не забыл, и все были одарены подарками и сувенирами. Опять у
нас стало шумно и весело. Мы собирались вечерами за чаем и проводили целые
литературные вечера. То отец читал свои стихи, то Игорь. Он много рассказывал о
своём путешествии: «Мама, представляешь, я был на Олимпе, но боги там уже не
живут». Его квартира была заставлена музыкальными инструментами, которые он
покупал во всех странах, в которых побывал. Пожалуй, эти последние недели
августа были самыми счастливыми для нашей семьи. В это же время Игорь стал
плотно общаться с музыкантами из группы «ДСМ», и Михаил Маслов предложил ему
попробовать записать с ними несколько песен.
Из воспоминаний Михаила
Мерзликина, лидера группы ДСМ:
Наше
знакомство с Игорем было коротким, но очень ярким, как вспышка. Мы узнали друг
друга сразу. Помню, мы вернулись тогда из Казантика, а Игорь из круиза по
Средиземному морю. Он позвонил и просто сказал:
-
Привет! Это Игорь Сорин. Я слышал вашу музыку на пяти морях. Это здорово!
Может, запишем что- нибудь вместе?
-
Никаких проблем, приезжай!
Но
первыми приехали мы к нему в мастерскую за инструментами. Она просто поразила
нас своей необыкновенной атмосферой и какой-то бесконечностью. Как будто другой
мир открылся перед нами простым поворотом ключа. Мы вошли туда осторожно, как в
музей, наполненный удивительным светом, покоем и чистотой. Для нас это был иной
мир, иное состояние души. Мы взяли всё, что могло поместиться в его белый
«жук». Это был всевозможные экзотические барабаны, ситар, свирели, варган и
прочие «прибамбасы», название которых невозможно было запомнить с первого раза.
Игорёк виртуозно играл на всём этом, нас это немного удивило. А ещё он
мастерски владел техникой тувинского пения. Тогда мы ещё не знали ни как
следует Игоря, ни его планов и даже не догадывались, что намечается грандиозный
зрелищный проект к 2000 году, первый в нашей стране.
Игорь
был на подъёме, нам казалось, что счастливее нет человека на свете. Чтобы лучше
познакомиться, понять друг друга, он переселился к нам в студию. Время
перестало существовать для нас, оно просто растворилось, стирая грани утра,
вечера, ночи, вчера, сегодня, завтра. Музыка звучала постоянно. Игорь пел,
читал стихи, играл на разных инструментах. у нас сначала не было никакой идеи,
никто не знал, что это будет и как будет звучать, но все чувствовали и знали,
что будет так, как никто ещё не делал. Он всё в нас перевернул, мы стали
жить
как бы в ином измерении.
Сначала
Игорь начитал нам стихи на магнитофон, мы не знали, что выбрать, с чего начать.
Наконец, выбрали «Русалку». Микрофон не выключался, не было ни старта, ни
стопа, все забыли про запись, Игорь напевал нам разные варианты. Мы подбирали
тут жена ходу. Работали всю ночь. Наконец-то нашли удобный темп, и под эту
«болванку» Игорь спел. Всего один раз мы прописали вокальный трек. Игорь устал и
предложил прерваться, перекурить, вышел на кухню и ... больше не вернулся.
Русалка
Плыви за мной!
Я земноводный, но не земной,
Зеленоглазый, но не цветной.
Мне одиноко, - плыви за мной.
Русалка, плыви за мной
На берег пустынный мой,
На солнце и облака,
На звезды или снега.
Русалка, плыви за мной
На голос печальный мой,
Я знаю цену твоей любви,
Плыви, русалка, за мной плыви.
А кислород уходит вверх,
А глубина уводит вниз.
Русалка, плыви за мной,
Я - одинокий принц.
Последняя встреча с сыном у меня была 31 августа.
Игорь приехал
домой за какими-то вещами и инструментами. Он спешил и пробыл дома совсем не
долго: «Мама, Я поживу у ребят, мы должны понять друг друга, притереться. Я,
наконец, начал работу, ты скоро услышишь мою новую песню».
Я так
порадовалась за него. Моё материнское сердце ничего мне не подсказало. Я не
увидела в его глазах пустоты. Он был в нормальном рабочем состоянии. Игорь
давно выплыл из той пустоты и безысходности, в которой находился несколько
месяцев назад. Он вновь обретал себя, он набирал силу, и я перестала за него
волноваться.
В тот роковой
день, первого сентября, у меня были какие-то дела в городе и опять никакого
предчувствия беды. Около четырёх часов дня я вернулась домой, а меня уже
разыскивали по всей Москве. Саша была в больнице с утра и звонила мне через
каждые полчаса. От неё я узнала о случившемся. Когда я примчалась в больницу на
другой конец Москвы, уже шёл консилиум. До моего сознания ещё ничего не
доходило, у меня спрашивали разрешение на операцию, сыпали медицинскими
терминами. Я слышала только одно: либо он умрёт на операционном столе, либо
выживет, но останется калекой полной парализацией. Я ответила: «Он мне нужен
любой, лишь бы жил». И вышла. Я должна была его видеть, и он должен был меня
увидеть спокойной, уверенной в лучшем, что с ним будет всё в порядке, и всё
обойдётся, как всегда. Я должна была дать ему свои силы, свою надежду. А вышло
совсем иначе.
Я вошла в
палату, меня подвели к его кровати, и я увидела спокойное, чуть улыбающееся
лицо, на котором не было ни страдания, ни страха, ни боли. Это спокойствие меня
поразило,' я остановилась, как вкопанная. Мы молча, не отрываясь, смотрели друг
на друга, будто не он, а я была на его месте. Вдруг так же спокойно он
произнес: «Мама, поцелуй меня». Я поняла, что он прощается со мной, как перед
дальней дорогой. «А где Саша? Позови». Я выбежала из палаты и за мной тут же
вошла Саша. Я им не мешала. В этой жизни у них оставалось всего несколько
минут.
Вскоре Игоря
вывезли из палаты готовить к операции. У него была тяжелейшая травма: у
основания черепа раздроблен позвоночник. Сложнейшую, уникальную операцию,
длившуюся шесть часов подряд, делал знаменитый московский нейрохирург профессор
Оганезов со своею бригадой. Он сделал почти невозможное: заменил раздробленные
позвонки на металлические пластины.
Всю ночь мы
провели в больнице: я, Саша, её родители, Миша Маслов, Тимур ЛанскоЙ. Не
умолкал телефон в справочной, звонили знакомые и незнакомые из Москвы и других
городов страны, предлагая нам свою помощь и поддержку. Это были не только его
поклонницы, НО И медики, целители, экстрасенсы. Я знала, что Игорь пользовался
огромной любовью, но чтобы такой, даже не предполагала.
Мы с Сашей
сидели в машине Миши Маслова и слушали мою домашнюю кассету, где Игорь читал
свои стихи, плакали и вспоминали, вспоминали, вспоминали ...
Мама
Лист осенний
упал
На колени твои.
Крепкий кофе...
Не спишь до зари.
И не верят глаза
Седине в волосах,
Одиноко окошко горит.
Я без тебя не могу,
Дорогой к дому бегу,
Тебя я вижу в окне,
Скорей прижмись ко мне.
Силуэтом во сне
Ты приходишь ко мне,
Календарь опадает листвой,
Но по небу звездой
Ты ведешь за собой,
Освещая дорогу домой.
День пройдет или ночь,
Сын уйдет или дочь,
Кто им может помочь, я не знаю.
Одинокой звездой
Их веди за собой,
Им дорогу в ночи освещая.
Отраженье в окне
Той, что рядом во тьме,
Шепчут губы и руки ласкают.
Но не знает она,
Обнимая меня,
Как любимая мать обнимает.
А на рассвете
мы все поехали в церковь молиться за его жизнь. Операция закончилась ранним
утром. Игорь жил. Мы все надеялись на его молодость, оптимизм, на его любовь к
жизни. Я знала, что Игорёк останется калекой, прикованным к кровати. В лучшем
случае, к инвалидному креслу. «Но, боже мой, случаются же иногда чудеса. Он
мужественный, сильный, он обязательно встанет, мы его выходим, нас ведь много.
Мы всегда будем рядом с ним»,- так думала я, да и, наверное, не только я одна.
После операции Игоря отвезли в реанимацию.
Нас туда не пустили. Он должен был прийти в себя, ему нельзя волноваться. Он
всё равно будет спать, отходить от наркоза.
Наступил
третий день после трагедии. В этот день я уже была не одна. Владимир Семёнович,
услышавший о случившемся по радио, приехал из пионерского лагеря. Утром мы были
в больнице, но то, что мы увидели, нас потрясло. Из реанимации, самого святого,
закрытого места в любой больнице, выходила группа корреспондентов и
телеоператоров со своими камерами. Они снимали сенсацию. Володя обложил их
матом, но этим нелюдям до нас не было никакого дела, они делали свою работу.
Нас опять не пустили к сыну, сказали, что волновать его нельзя. А этим
продажным тварям всё было можно. Уж я то знала, как Игорь их ненавидел. Мне
стало жутко. Я представила, как эти чудовища суют свои камеры ему в лицо и как
ему, беспомощному, было тяжело это пережить. Вечером того же дня в новостях мы
увидели лицо Игоря крупным планом, во весь экран, в пластиковом «воротнике» И
услышали бесстрастный комментарий: «Парализован. Петь не будет».
Игорек
часто-часто моргал своими пушистыми ресницами, а по его щекам текли слёзы, но
не от боли, а от своего бессилия плюнуть им в камеру, или поднять руку и
сделать свой знаменитый жест, который отбрасывал от него ретивых
корреспондентов и беснующихся фанаток. Все это было жутко видеть.
Но было и
другое. Была колоссальная поддержка.
Нам казалось,
что с нами вся страна. Звонки, звонки, звонки ... Люди предлагали кровь,
деньги, нетрадиционные методы лечения, услуги сиделок, инвалидные коляски ...
Они готовы были сделать всё возможное и невозможное, лишь бы Игорь был жив.
Видимо, теперь то, что он нёс людям, свою любовь, свой талант, свою энергию -
сторицей возвращалось к нему и к нам, и я бесконечно благодарна тем, кто был с
нами в те тяжелые дни и кто до сих пор с нами.
День четвертый.
Я в больнице, в реанимации, я его вижу, он спит. Я не бужу его. Лицо чистое,
спокойное, нет следов ушибов и травм, ни одного кровоподтёка, ни одного синяка,
дышит самостоятельно, работа почек восстановлена, пальцы рук шевелятся. Врач
говорит: «Ему сегодня лучше, попробуем покормить. Если всё будет хорошо -
перевезём в специализированную клинику, в отдельную палату и вы будете с ним
рядом. Идите и приготовьте лёгкий бульон. Приходите к вечеру».
Я плачу от
счастья. Хоть чуть-чуть, но ему лучше. Мы все выходим. Я стараюсь всё время с
ним разговаривать. Это происходит непроизвольно. Он должен обязательно меня
слышать. «Родной мой, держись, только держись. Помнишь Польшу, когда ты сломал
два ребра, ты же не бросил сиену, а, превозмогая боль, танцевал и пел. Ты же
умница, ты все сможешь, мы все с тобой, ты нам нужен. Ты еще столько стихов нам
подаришь, мы обязательно их издадим. У тебя будут свои сборники, они разойдутся
по всей стране. Ты не бойся, мы найдем, чем заняться. Только живи, только
живи». Так я держала ниточку связи с ним.
Позвонила
Саша, я обрадовала ее. Мы сегодня вместе будем кормить Игоря. Договорились
встретится часов в шесть у больницы. И только я прилегла отдохнуть, как
раздался роковой звонок главврача: «Светлана Александровна, дорогая, поверьте,
мы сделали все возможное, но у него не выдержало сердце, приезжайте скорей». У
меня все внутри сжалось, потом стал бить сильный озноб. Я не могла
пошевелиться. Дома никого, я звоню соседке: «Оля, вызови машину, проводи меня».
Когда мы
приехали в больницу, там была уже Саша. Я приказала себе быть спокойной и
передать это спокойствие и мужество ей. Она ведь ещё ребёнок и не видела горя,
её надо поддержать. Мы вдвоём молча простились с нашим Игорьком, молча вдвоём
сели в одно кресло и тихо, без слёз, молча, обняв и согревая друг друга,
просидели, пока не оформили бумаги. Всё было кончено, время остановилось.
Хоронили
Игорька восьмого сентября, в понедельник, в прекрасный осенний день. Москва
отдыхала после бурного празднования Дня Города. Продюсерский центр Игоря
Матвиенко принял на себя все хлопоты по похоронам. Боясь эксцессов и толп
безумных фанаток, «Центр» решил не оглашать день и место похорон. В небольшом
ритуальном зале в центре Москвы, на улице Россолимо, собрались близкие, друзья
по сцене, гнесинцы, попзвезды. Игоря отпели по христианскому обычаю, на то было
дано разрешение самой патриархией. В ритуальном зале звучала фортепьянная
музыка, именно та, что любил Игорёк, её подбирала сама Саша. Шоком для всех
стал голос Игоря, читающего свои стиxи. Мы включили ту домашнюю кассету, на
которую Игорёк наговорил девятнадцать своих стихотворений. В полной тишине
лился спокойный, проникающий в душу его голос. Он читал «Разговор с душой»:
-Кто ты?
-Где ты?
- Что ты?
- Не знаю, но я всё такой же,
как и триста шестьдесят тысяч лет назад,
без имени и без оболочки.
- Кто ты?
Где ты?
Что ты?
- Не помню,
и моя глубина относительно дна бездонна,
бездонна она.
- Кто ты?
Где ты?
Что ты?
- Не знаю,
Я - полный отчёт твоего интеллекта,
где внутренний мир отражается
внешней иллюзией жизни, придуманной кем-то.
- Кто ты?
Где ты?
Что ты?
- Я - пленный, такой же, как ты,
великий слепой,
глядящий глазами вселенной.
Нет-нет, это не наша планета,
Это просто иллюзия света,
прелюдия ветра, уснувшего где-то,
сквозь кольца прозрачного света
бросает на землю созвездия снега,
созвездия жизни,
созвездия хлеба ...
У всех было такое чувство, что всё про
исходящее неправда, такого не может быть, что это просто какое-то театрализованное
действие, что сейчас это всё закончится, и Игорь встанет, улыбнётся, и всем
будет легко и весело. Но
чудо не произошло, и все чувствовали себя виновными в том, что не подставили
плечо, виновными в своём равнодушии, виноватыми за то время, которое может
раздавить человека с тонкой душой. Это было величественное, молчаливое
прощание. Даже своей смертью Игорь учил людей быть лучше, чем они есть.